Мир - просторен, его наполняют удивительные вещи и странные люди.
Как мне нравится эта игра, кто бы знал, как она мне нравится. Буду выкладывать сюда понемногу. О персонажах рассказывать лень, поэтому просто посты из флеша.
- дата: 12 сентября
- действующие лица: Evan Rosier; Frederick Zabini
- место действия: Чулан для метел.
- сюжет:
Прошло три месяца лета все снова вернулись в родную школу. Розье и Забини не виделись долго и не разговаривали, но теперь Эвана потянуло выяснить отношения. Чулан для метел просто оказался ближайшим помещением, где их никто не увидел бы.
читать дальше***
Лето. Лето проходило долго. И мучительно. В постоянных попытках чем-то занять себя, выйти на прогулку, главное – не оставаться в одиночку, чтобы не пытаться анализировать, не утыкаться носом в подушку для того, чтобы сжимать ее в кулаке. От бессилия. Не пытаться думать о нем. Не пытаться понять, что произошло. Почему вдруг самый близкий для Эвана друг закрылся от него, да еще и назвал предателем. Что такого могло произойти, о чем сам Розье даже не догадывался? Нелепые слухи? Какие-то додумки самого Забини? Что в поведении Эвана вдруг могло вызвать такое отвращение? Не думать об этом было сложно, не вспоминать тем более, но Эвану отчего-то удалось. Во всяком случае, так казалось именно ему. Август пролетел практически незаметно, в поездках, заботах, новых знакомствах и встречах со старыми друзьями. И не только друзьями. А вот очередной поездки в школу Эван ждал с опасением и сам не понимал почему. Точнее он вообще пытался не думать об этом и у него даже получалось. До этого самого момента…
Гудение поезда и стук колес уже давно остались где-то позади. Студенты мирно расходились по своим спальням: кто один, кто-то с друзьями. Некоторые весело смеялись и обнимались, завидев друг друга после долгой разлуки, не стесняясь своих радостей и эмоций, и только Эван смотрел на всех волком, коротко кивал на приветствия, улыбался, когда это требовалось. И искал в толпе такой знакомый силуэт. Неосознанно. Словно взгляд самостоятельно пытался зацепиться только за Рика. Увидеть знакомую фигуру, узнать по походке. Улыбнуться и поздоровавшись за руку понять, что именно этого не хватало все время. Просто сказать привет и думать, что все наладилось. Но, если бы все наладилось, Рик подошел бы сам. Но он избегал даже взглядов, садясь как можно дальше за столом, пытаясь не пересекаться в коридорах. Словно сбегал, и это раздражало Эвана. Хотелось поймать его, прижать к стене и пытать до тех пор, пока тот не сознается во всех своих грехах. Не расскажет конкретные причины их ссоры, которая стала причиной таких натянутых отношений. Куча мыслей собиралась в голове Розье и рассыпалась под тяжестью одного единственного «Невозможно». Что ему казалось невозможным, он не знал сам, однако любая причина, надуманная или не очень казалась безумно бредовой и это бесило. Хотелось все знать наверняка, чтобы хотя бы понять о том, что происходит. Шаг, вздох, и еще один шаг. Удар сердца. Все идут и бегут своим чередом, а Эван наконец увидел его. И стало страшно от того, что сердце вдруг ухнуло в бездонную пропасть, пропустило удар и ускорило пульс. И только всепоглощающая боль осталась в нем, тянущая, режущая раскаленным тупым ножом по обнаженным нервам . Сжать кулаки, губы в тонкую нить. Ускорить шаг, чтобы успеть поймать его за рукав, перехватить за запястье, сжимая пальцы так что кажется под ними кости скоро захрустят. Вот только что дальше? Эффект неожиданности играет свою роль, но взгляд мечется в поисках укромного местечка где этих двоих никто не смог бы увидеть. Не хочется выяснять отношения прямо на глазах у всех, но останутся наедине они в любом случае еще не скоро. Действовать, нужно действовать. Глаз примечает низенькую дверь, ведущую в чулан. Резким движением извлечь палочку, шепнуть заклинание – открыть замок и через секунду парни уже оказываются в пыльной тьме маленького помещения. Чихнуть оглушительно, прижать рукой друга к стене и выдохнуть, наконец:
- Рик, объясни мне уже, что, черт тебя подери, происходит!?
***
Так надо. Так было надо. Эти слова Рик словно мантру повторял про себя на ватных ногах уходя из слизеринской гостиной, в которой и произошла та роковая ссора, которую же сам Забини и спровоцировал. Хотелось развернуться, послать все к черту и заключить Эвана в объятия, но он смог уйти, смог подавить в себе все чувства и уйти, не оглядываясь. Но принесло ли это счастье хоть кому-нибудь?
Лето свалилось на голову внезапно, словно гроза средь ясного дня. Лето впервые было ему не в радость. Впрочем, слизеринцу было все не в радость после ссоры с Эваном. Забини, конечно, никогда не отличался особой сентиментальностью и мягкостью, он всегда был весьма черствым, но сейчас ему и вовсе казалось, что кто-то нажал кнопку «выкл.» в его душе и чувства отключились, абсолютно все, без исключение. Те, кто раньше его раздражали и вызывали желание ударить кулаком в челюсть теперь были по боку, те кто раньше вызывал симпатию тоже было по боку. Мир вообще перевернулся, посерел и стал ему безразличен. Но надо говорить со «своими» и держать лицо. Июню, июль и август. Всего три месяца, но раньше они как-то быстрее проходили. Наверное, потому что раньше Забини много времени проводил у Розье и наоборот, а этим летом к нему только в очередной раз привезли Корнуел — ужасно скучную особу, с которой Фреду и поговорить было не о чем. Но ее компанию он терпел молча и лишь пожимал плечами на ее вопросы, даже говорить не хотелось. «Сынок, ты бы попытался наладить контакт с Самантой. Зимой мы планируем устроить вашу помолвку, как раз на каникулах», «хорошо, отец» - это и все, что практически за все лето сказал Фредерик. Он даже с собственной сестрой разговаривал только рваными отрывками фраз и очень редко, видимо, считая, что и ей не нужно знать, что на самом деле произошло. Это пройдет. Как проходило все остальное. Каждый вечер перед сном убеждал себя Рик, когда в голову настойчиво лезли воспоминания прошлого, счастливого прошлого. Но странная почти_зависимость от лучшего друга так и не прошла за все лето. В августе брюнет чувствовал себя словно наркоман, который давно не видел дозы — его ломало. Ломало от недостатка общения с Эваном, от недостатка Эвана, в целом. Но не написать ему письмо, ни приехать он так и не решился. Не надо.
Поезд снова несет его в школу. Последний год обучения. Мерлин, это же целый год! Хоть бы не сорваться однажды. Забини избегает бывшего лучшего друга, лишь только завидев знакомый силуэт разворачивается и на полной скорости несется в совершенно противоположном направлении. А внутри все так же пусто: не плохо, не хорошо. Никак.
Но Розье ведь упертый, Рику бы стоило не забывать об этом. Где-то он прокололся, не просчитал все возможные варианты и в один прекрасный вечер был схвачен Эваном в одном из школьных коридоров. Он так сжимал руку Фреда, что тому казалось, еще чуть-чуть и кость треснет, запястье сломается. И было больно. Но вместе с тем это прикосновение послужило катализатором для возвращения чувств в душу. Первым чувством была боль. Пустота исчезла, он снова почувствовал себя по истине живым существом, но место пустоты сейчас заняла боль и безысходность. Ощущение, словно тебя рвут изнутри на мелкие части стальными когтями неизвестного зверя.
Не забывать держать лицо. Это теперь его новая молитва. Он проговаривает эти слова про себя по десять раз в день, особенно когда вдалеке мелькает до боли знакомая макушка. Не забывать держать лицо. Это еще никогда не было так сложно.
Пыльный чулан вызывает рвотные позывы. Тоже мне место нашел. И хочется пробудить в себе раздражение или неприязнь к этому слизеринцу, но кроме желания обнять душа ничего не выдает.
-Какого Мерлина, мистер Розье вы делаете?!- немного возмущенно, немного зло и очень официально. Холодный тон, ледяной взгляд. Пытается уколоть побольнее, забывая, что это обоюдоострое лезвие.
-Почему я должен тебе что-то объяснять?- и дергается в сторону выхода. Эван больше и сильнее физически, Фред это понимает, но еще надеется, что тот его просто отпустит. И забудет раз и навсегда о его существовании. Так будет легче всем.
***
Холод, от которого мурашки, кажется, пробегают по коже. Ледяной холод, который только разогревает душу, словно подливает масла в огонь. Лед и пламя – две стихии, неудержимые. Непобедимые. Но кто-то должен сегодня победить. Выиграть эту битву или хотя бы понять причину своего поражения. Эван не умеет проигрывать, он пойдет до конца, чего бы ему это не стоило. Сжать зубы от боли, вдохнуть, выдохнуть резко. Сопротивление со стороны Рика – только подогревают, заставляют усилить хватку, чуть приложить спиной о грязные камни, и словно почувствовать его боль на себе. Закусить губу, нервно, чуть судорожно. Считать собственные удары сердца. Раз, два, три. Ощущать ладонью пульсирующую жилку на шее друга, и отсчитывать уже его: четыре. Пять. Шесть. Как хорошо, что в темноте ничего не видно, а то парень, наверное бы не сдержался, и придушил его, чтобы не видеть холодка во взгляде, чтобы не слышать его голоса, который словно режет по живому. А в душе колкие снежинки покрывают все вокруг, зажимая в ледяные тиски ненужную мышцу, от которой только одни проблемы. И хочется царапать грудь, чтобы вырвать сердце, чтобы не чувствовать больше ничего. Ни этой боли, ни этого раздражения. Ни этой ненависти и ни этого непонятного желания – прикоснуться, стать ближе. Намного ближе. Тяжелое дыхание, короткая пауза, чтобы собраться с мыслями, чтобы не сорваться, не подправить его очаровательную мордочку хорошо просчитанным ударом. Только сильнее сжать пальцы, оставляя, наверное, заметные следы. Но сейчас об этом думать некогда. Чтобы думать было целое лето. Целое чертово лето, долгое. Одна четвертая всего года. Безумно долгое. И совершенно безрадостное. Лето, которое хотелось забыть. Хотелось вернуть тот момент в гостиной, не поддаться на провокацию. Понять что-то, что нужно было понять вовремя. Но сделанного не вернешь, время убегает вперед и его не вернуть. К сожалению ли, к счастью ли, да важно ли это. Важно только то, что здесь и сейчас. Вот в этой пыльной темноте. В этой грязи среди нагромождения непонятных предметов, где каждое лишнее движение грозит страшным грохотом и вследствие чего обнаружением себя, что, конечно же, совершенно не входит в планы Розье, и наверняка не входит в планы Забини. Но об этом можно только догадываться, а так хотелось бы взять и прочитать эти мысли, но – нереально. Практически нереально. Во всяком случае не всеми доступными и недоступными способами – позволить такое по отношению к Фреду все равно что подписать себе смертный приговор в исполнении своей же совести. А потому нужно только разговаривать, только вот в таких условиях это практически невозможно. Не сорваться. Главное не сорваться – уговаривает себя Эван. Вдох - выдох. Удар сердца. Вдох-выдох. Не сор-вать-ся. Спокойнее. Только спокойнее. Боже, дай мне сил вытерпеть это. Как я хочу придушить его, прямо сейчас. Как я хочу вырвать его из сердца и забыть, как будто не было его в этой жизни. И как не хочу этого… - выдыхает тяжело, а сам шипит сквозь стиснутые зубы:
- Ты не должен. Ты обязан! Ты не хочешь объяснить мне причины своего поведения? Почему? Ну скажи мне, почему я должен что-то выдумывать самостоятельно?! Тебе не надоело меня избегать?! - еще один вдох. Еще один выдох. Чуть ослабить хватку пальцев, но не выпускать на секунду, закончить тише и свободнее, даже как-то мягко:
- Ты думаешь, я не вижу? Не чувствую твоих взглядов и не вижу как ты сразу отводишь глаза лишь я только замечу?
***
В голове пролетает тысяча и один возможный вариант развития событий, один хуже другого. Это, как в шахматах, надо просчитывать свой следующий ход до мелочей, чтобы не ошибиться. Потому что ошибка может стоит ему всего, что у него есть. Но с другой стороны разрывают сомнения. Разве ж Розье скажет кому даже если узнает? В худшем случае просто убежит от «этого извращенца» и сам перестанет искать его взглядом в коридорах и пытаться поймать. Раз. Мозг выключается от нехватки воздуха в легких. Два. Забини почти физически чувствует, как на бледной коже появляются темно-фиолетовые синяки. Придеться носить водолазку. Отстранено проносится мысль в голове, а за ней другая, та, которая из разряда страшных. Лучше бы это были засосы. Розье близко, опасно близко к Фреду. А внутри будто дамбу прорывает и боль превращается в злость. Он замечал? И ничего, совсем ничего не говорил?! Ни «не смотри на меня так, мне противно», ни тебе «ты мне тоже нравишься», ничего. Сколько из-за этого молчания Рик мучался? Сколько ночами не спал? Ему уже, как оборотню, хотелось выть на луну и лезть на стены. А Эван просто молчал? Ненавижу, ненавижу, ненавижу! Очередная мантра. Вот только кого ты пытаешься убедить, Забини? Его или себя? Слизеринец хватает друга за плечи — то ли оттолкнуть, то ли обнять, сам еще не определился. Но пальцы сжимает до побелевших костяшек, облизывает пересохшие губы и буравит взглядом темный силуэт напротив себя. Вдох-выдох. Надо держать лицо. Не в коем случае не забыть об этом простом наставлении. Надо держать лицо. Снова вдох-выдох, утихомирить бурю внутри собственного тела, заставить голос звучать спокойно и размеренно.
-Я тебе ничего не обязан.- сказал, как отрезал. Как будто очередной удар нанес, режущий, вот только почему самому так больно? Будто внутренности скручивает, выворачивает наизнанку, а потом все возвращается на свои места. -Если бы мне надоело, я бы сам к тебе подошел.- резко, как никогда еще с Эваном не говорил, будто выстрел в самое сердце. Обоюдный выстрел. Фредерик почти чувствует эту свинцовую пулю в сердце. Но надо держать лицо.-Каких взглядов, друг мой?- если и существует ад на земле, то он здесь, в этой чертовой кладовке для метел. Слишком душно и тесно. Фреду кажется, что еще чуть-чуть и у него начнется клаустрофобия, которой на самом деле у него никогда не было.
-Может быть ты о тех взглядах, которыми я тебя раздевал?- его прорывает. Прорывает очень основательно и сильно. Он говорит несвойственно резко и отрывисто, не как обычно — медленно и тягуче, каждым словом пытаясь нанести удар побольнее. -Или, может быть, ты о тех взглядах, которыми я тебя обнимал?- и с каждым словом все понижает голос. Хочет повысить, но тогда увеличивается риск, что кто-то услышит, и вместо повышать он понижает тон голоса. И последние слова уже буквально шипит в лицо, словно змея. -Или может о тех, которыми я хотел убить твою очередную девицу?- он скалится, словно дикий зверь и кулаками по плечам бьет, не больно, но ощутимо. А на глаза слезы наворачиваются, хорошо, что в темноте кладовки ни черта не видно. И знал бы хоть кто-то, чего ему стоит подавить эти слезы и заставить голос звучать не хрипло, заставить голос не дрогнуть.
-О каких, Моргана тебя дери, взглядах ты говоришь?
Сбежит, точно сбежит. Забини практически в этом уверен. Как же может быть иначе? Розье не такой законченный извращенец, как он сам, Розье нравятся девушки, Розье в сторону парней и не смотрел то ни разу. И хорошо. Пусть бежит, пусть держится подальше. А то вдруг «не та» ориентация заразна и передается воздушно-капельным путем? Пусть избегает теперь Эван Рика, а не наоборот. Так, может, будет даже легче. А потом они закончат школу и, если повезет, больше никогда не увидятся. Если повезет.
Прикрыть глаза, не желая видеть, как темная фигура отойдет к двери и выйдет за нее. Это конец. happy-end отменяется. Нельзя быть друзьями с человеком, которого хочешь. Нельзя. Это Рик уже усвоил за три месяца попыток вернуть отношения с Эваном в старое русло. Больше он так мучаться не хочет. Так пусть все закончится здесь и сейчас. И, может, Розье хотя бы в память о старой дружбе никому ничего не скажет об этом прискорбном инциденте.
***
Истерика. Бог мой, как все это походило на обычную девчачью истерику. Именно с такими заканчивались любые увлечения Эвана той, «очередной девицей», вот с такими вот ударами кулачками в грудь и такими вот фразами. Однако сегодня все было по другому – истерика, если она имела место быть, была совершенно иной. Да и удары оказывались по ощутимее, и парень терпел, чуть поморщившись. Терпел и слушал. Внимательно, так, как никогда и никого не слушал ранее. И боль где-то внутри постепенно то утихомиривалась, то нагоняла Розье с новой силой, как шумный прибой, набегающий на берег. И все одновременно казалось таким запутанным, таким непонятным, как спутанный клубок ниток, но… Стоило потянуть за одну, всего за одну правильную ниточку, чтобы все постепенно разложилось по полочкам. И тут же свалилось оттуда, создавая в голове полный бардак. Не укладывалось такое положение вещей, ни в мыслях, ни в мечтах. А в реальности и того более походило на какой-то страшный, а может наоборот, сладкий сон, в котором вдруг все мыслимые и немыслимые законы внезапно перестали существовать. В котором все правила были переписаны, все преграды сломаны а ты оказался где-то посреди всей этой разрухи и теперь совершенно не знаешь что делать… И видишь, как вокруг сжимается кольцо огня, которое еще чуть-чуть и захватит тебя в свои крепкие объятия, чтобы обратить в прах. Долго и мучительно. И сопротивляться этому нет никаких сил, потому что их никогда не было, просто ты не задумывался об этом. И сердце, кажется, заглушает все остальные звуки этого мира, и только вдох-выдох, главное, не поддаться панике. Главное, сделать что-то правильно. Так, как хочется, а не так как нужно… И хочется наорать, сказать, мол одумайся идиот, какого черта ты вообще творишь? Что за ерунду несет твой грешный язык, но предательские мысли останавливают, будто бы вовремя, говоря о том, что не этого ли хотел Эван все лето, не об этом ли мечтал, когда искал в толпе знакомый силуэт? Не эти ли руки хотели прижать к себе Его фигуру, как можно ближе, чтобы не отпускать. Но разум кричит об обратном, о том, что воспитание дало. О том, что не может быть такого, о том, что все должно быть так, как положено. А не вот так вот – шиворот навыворот. И главное – не сорваться. Главное себя в руках держать. А эти самые руки сами собой обхватывают друга за плечи, в нелепой попытке обнять, только нерешительность вдруг выходит на передний план. Какая нерешительность?! О чем это вы говорите?! Когда это Эван отличался нерешительностью? И почему сейчас он вдруг теряется, не зная что ответить. Путаясь в себе, в своих мыслях, словно не желая принимать очевидного. И только губы шепчут вперед мыслей, тихое «Прости». И только пальцы скользят по руке от плеча, обхватывают ладонь, сжимают, поднося к губам. И только прикосновение к бархату чужой кожи обжигает, как обжигает раскаленная сталь, и больно от этого, но сладко неимоверно. И страшно, до безумия страшно. А хочется развернуться и уйти, но не получается, потому что ноги как ватные, да и сердце не отпускает. А хочется что-то сказать, только сегодня слова на ум не идут, и хочется все показать нелепым касанием, которое и не расскажет ничего сполна.
***
Все совсем не так, как должно быть. Искаженная реальность. Фредерику кажется, что он уже провалился в свою собственную голову и ничего этого на самом деле никогда не было. Никогда Розье не хватал его за запястье и не заталкивал в пыльную кладовку для метел, никогда не задавал этих вопросов, никогда Забини на них не отвечал. И вообще Эван не реален, ничего здесь не реально — это все в его голове. Откинуть голову назад, больно приложившись затылком о стену, как будто из-за неосторожности, на самом деле, чтобы почувствовать боль и убедится, что все вокруг реально, что все это действительно с ним происходит.
Сердце ускоряет свой темп до максимального, работает на износ. Будто хочет скорее остановится, отработав положенный минимум. Эван молчит, Рик тоже не позволяет себе разорвать тишину. И тишина заполняет помещение, словно невидимое чудовище тянет свои щупальца в каждую щель и звенит в ушах. Любые, даже самые душераздирающие крики были бы лучше этой тишины, но слизеринец не решает ее прервать, боится сказать лишнего, боится, что его не правильно поймут. Или боится, что поймут правильно? Черт его знает, сейчас и он сам бы не смог ответить на этот вопрос. Запутался, окончательно запутался в паутине собственный эмоций, общественной морали, и долга наследника чистокровного рода. Впрочем, о последнем он сейчас вовсе не вспоминает. Не сейчас.
Фред заглядывает в глаза лучшему другу, пытаясь прочесть там хоть что-то, но вместо этого его же воображение шутит над ним, при чем совсем не весело. Его собственные страхи смотрят на него из глубины глаз Розье, и самый большой страх — стать игрушкой в чьих-то руках. Сейчас Забини, как никогда, близок к этому. Стать такой же тряпкой, как те, которых он презирал и брезгливо воротил нос, называя бесхребетными. А сам сейчас чем лучше? Стоит, словно подозреваемый в ожидании своего приговора.
Это «прости» звучит как-то странно и неуместно в данной ситуации. Забини не понимает. За что прости? Фред теряет нить взаимопонимания и совершенно теряет ориентацию в пространстве. И только прикосновения, раскаленным металлом обжигают кожу. Сначала пальцы, потом губы. Кожа горит под этим прикосновением, но ярче горит сердце, грозясь превратиться в прах за какие-то считанные секунды. Зачем он со мной так? За что? Вопросы без ответа. Розье жесток, с этим не поспоришь. Да и Забини тоже не подарок. Но они никогда не были жестоки по отношению друг к другу. Так что же изменилось?
Время измеряется ударами сердца. Темп все такой же быстрый, но это уже не волнение — злость. На кладовку, на метлы, на весь Хогвартс, но, в первую очередь, на себя самого. За то, что все еще стоит здесь, как идиот и чего-то ждет.
-Что значит «прости»?- сквозь сжатые зубы, почти звериный рык. Точный удар в челюсть, чтобы оттолкнуть от себя подальше. Сам чувствует неимоверную боль в скуле, словно отражение чужое боли. Душа болит больнее, сердце сгорает в адском пламени. Шаг, второй. И снова, как мантру про себя. Держать лицо. Не оборачиваться. Не становится тряпкой.Несколько раз дернуть ручку двери — заперто. Не иначе, как Розье постарался. Но стоит сейчас обернуться, бросить на него один только взгляд и остатки воли улетучатся, рассеются, как сигаретный дым.
-Розье, открой дверь. Немедленно!- не оборачиваясь. Смотря исключительно перед собой, на дверь. Приказным тоном, не терпящим возражений произносит слова, а про себя умоляет. Пожалуйста отпусти. Пожалуйста, Эван. Прикрыть глаза, сил уже не хватает. Ни у кого бы не хватило. Забини черствый, но ведь не железный. Показать перед кем-то свою слабость? Ни за что! Он не опуститься настолько. Но кто знает, сколько еще сможет продержаться, не сломавшись, не упав на пол. Может, час, а может несколько секунд? Как же ему хочется, чтобы все это побыстрее закончилось. Поставить жирную точку и оставить это в прошлом. Попытаться забыть, зная, что никогда не забудет. Зная, что во снах ему будет снится прикосновение этих губ к собственной ладони. Но упрямо идти вперед, жить на автопилоте и изображать искусственное счастье. It's over.
***
Вкус крови на губах. Солоноватый и сладкий одновременно. Опьяняющий и отрезвляющий настолько же. Смесь эмоций, непонятная, но яркая – как хороший алкогольный коктейль, который лишает рассудка и понимания. Эван уже давно потерял этот рассудок, еще в тот момент, когда его губы коснулись кожи его друга, когда он вдохнул Его аромат, и казалось, голова закружится сейчас, но все вышло иначе… Они недопоняли друг друга, и врядли смогут понять сейчас. Удивление. Раздражение. Злость. Непонимание. Розье не понимает, что хочет Забини. Почему избегает его, когда все могло быть иначе, только как выглядит это «иначе» понять не может. Капелька крови из разбитой губы стекает по подбородку, капает на руку, пропитывает рукав светлой рубашки – но это ничто, по сравнению с тем, какой кровью сейчас обливается сердце. И только темный силуэт у двери перед глазами: уйдет. Конечно же уйдет. И на этом все будет кончено. Все и навсегда… И отпускать не хочется, но что делать тоже не совсем понятно – удержать, обнять – страшно и странно. Сам не понимает откуда вдруг появились эти желания, а может быть они и раньше были, просто близость не была необходима настолько остро как сейчас, поэтому не привлекала к себе этого внимания? Но дверь не открывается, будто бы этот пыльный чулан сам подсказывает, что не все еще закончилось. Что не все еще выяснили. И не выпускает. И сам Розье даже не знает почему, но именно это на руку ему сейчас… И будет, что будет. Пусть Рик убьет его в этом грязном закутке, пусть. Главное не терпеть больше этой боли, главное… Да и неизвестно, что именно тут главное. Даже на шаг вперед просчитывать нечего – эмоции преобладают, и не знаешь, что именно выкинет твой собственный организм в следующую секунду, подчинится ли голосу разума. А думать о реакции другого – и того сложнее…
- Господи, да почему в этом мире все так сложно то?! - тихий рык в пустоту, не обращаясь ни к кому, только чтобы выпустить пар. Ударить кулаком о стену, разбивая до крови костяшки пальцев, откинуть отросшую прядь с глаз запуская пятерню в волосы, в отчаянии. И хочется долбиться головой об эту чертову стену, чтобы хотя бы она хоть что-то подсказала… Но камень молчит. Жалко, что сердце не каменное, и молчать не хочет. Главное не сорваться, - твердит про себя, а сам не замечает, как делает шаг вперед, еще один. Сшибает какую-то метлу, которая с тихим стуком падает на пол, цепляет еще одну и дальше бы по цепочке, но рука вовремя останавливает. Ставит на место. И пауза кажется мучительно долгой, хотя прошла лишь пара секунд. Вдох-выдох. Будто бы остановился вовремя, выдохнул прямо в шею жарко, а еще немного и обнял бы. И снова наверняка бы получил в челюсть. Впрочем, будет что будет, а остальное уложится по состоянию.
- Я не закрывал дверь, - голос тихий, спокойный. И многого стоит это спокойствие и эта близость, но сделать шаг назад - сил нет, а еще один вперед – смелости не хватает. И ощущаешь себя словно на острие ножа, но поделать с этим ничего не можешь. Остается только равновесие держать, но и его уже давно нет и в помине. Из рукава извлекается палочка – секунда, и на ней загорается неяркий огонек, слабо осветивший лицо Эвана, спину Забини. Рука мягко ложится на плечо, почти доверительно, только голос остается жестким и требовательным, а тон все выше с каждым словом, и все больнее произносить их:
- Рик, я хочу посмотреть в твои глаза. А дальше иди куда хочешь. Делай что хочешь. И можешь даже забыть об этом!
***
А Розье бесится, ведет себя, словно дикий раненный загнанный в клетку зверь. Эван всегда ведет себя так, не по-человечески, не так, как учат с пеленок в аристократических семьях. Забини не смотрит, только слушает звуки. Звук голоса полный боли и ярости, звук падения одной из метел. Сам же продолжает бессмысленно дергать дверную ручку, будто надеясь на чудо, что дверь внезапно откроется и все наконец закончится. Но чертова дверь будто специально не желает подчинятся, открываться, выпускать. Как будто сам Хогвартс хочет показать им что-то чего они в упор не желают видеть. Но этого не может быть, а такие мысли лишь означают, что Фред уже начинает медленно сходить с ума в этом удушающе-маленьком помещении.
Теплое дыхание обжигает прохладную кожу шеи и посылает электрические импульсы от шеи вниз по позвоночнику, останавливаясь под лопаткой и прямо в сердце. У тебя каменное сердце, Забини. Кажется, именно так сказала одна из его бывших пассий, он даже не помнит которая. И как бы сейчас ему хотелось, чтобы ее слова оказались правдивыми. Каменное сердце не чувствует боли, каменной сердце вообще ничего не чувствует. Когда-нибудь ты встретишь того, кто сделает тебе больно. Тоже слова «одной из», пророческие. Карма. Именно по ее воле он сейчас так мучается. Разрывается от желания повернуться, но знает, что стоит это сделать и весь мир с его моралями полетит к чертям, он сломается.
Прикосновение выворачивает душу наизнанку. Будит воспоминания о прошлом. Том счастливом времени, когда такое вот простое прикосновение не будило в нем желание большего. Ближе, теснее, ярче, больше. Слишком много желаний, которые скручивались в большой клубок все это время и сжигали изнутри, не находя выхода. Он пытался заменить Эвана какой-то девочкой, отдаленно на него похожей, но все это было не то, не то. Подделка никогда не затмит оригинал, никогда его не заменит. Подделка это всего лишь подделка.
Терять уже нечего. Забини забывал столько, что и это забудет. Он поворачивается, это нужно было сделать, хотя бы в память о их дружбе и медленно открывает глаза. Первые несколько секунд щурится от слишком яркого света, для глаз уже привыкших к тьме. Но только первые несколько секунд, а потом смотрит. Говорят глаза — зеркало души. Врут. Что эти люди вообще знают о душе? В глазах Рика ничего не отражается, совершенно ничего. Такое же холодный взгляд, полный превосходства, как и всегда. Его с пеленок учили. И не отражается в его глазах ни сожаления, когда он скользил взглядом по разбитой губе, ни боли, когда тонет в чужих глазах, как человек не умеющий плавать в море. Ни-че-го. Совсем ничего. Терять уже нечего. Я потерял все.
Педаль в пол и на полной скорости в пропасть, жизнь не знает слова «тормози». Стереть пальцами с губ каплю крови и с непривычки тихо, хрипло.
-Прости, что ли.- хотя ему совсем не жаль. Эван заслужил этот удар. Кто давал ему право так издеваться? Кто? Забини почти физически чувствует, торчащий в спине нож. И боль, от которой хочется взвыть. И сейчас уже, наверное, можно позволить себе лишнее, потому что все все равно уже закончилось и дружеских отношений им не вернуть. Вдох. Задерживает дыхание и взгляд где-то на уровне ключицы.
Шаг вперед. В голове гудит выстрел из невидимого пистолета. Контрольный в голову. Выдох и снова вдох. Через силу, вдыхая запах такой знакомый, родной, необходимый. Обхватить ладонями лицо, чуть наклоняя к себе. Какая уже разница? И целует. Жадно, яростно. Припадает, словно путник в пустыне к источнику воды. Чтобы потом было что сравнить с собственными фантазиями. И плевать, пусть он сейчас тоже получить в челюсть. Все честно. Зуб за зуб.
Каждая секунда отпечатывается в сознании, выжигается на сердце. Образами, запахами, ощущениями. Такое невозможно забыть, даже если сделать себе лоботомию. Одна вечность подошла к концу. Оторваться, жадно хватая воздух ртом и смотря в шею, ключицу, ворот рубашки, но только не в лицо. И страшно, но ни о чем не жалеешь. Ведь терять уже нечего.
***
Видели ли вы когда-нибудь ту тварь, которую все называют Судьбой? Ту, которая плетет эту паутину чужих линий жизни, связывая, спутывая их меж собой, затягивая узелки. Ту, которая заставляет задыхаться в них, без возможностей вырваться. Биться в этой паутине, словно глупая бабочка, стремящаяся к последним минутам своей жизни и с каждым лишним движением лишь сильнее увязая в них. Она управляет этими нитями, заставляя нас дергаться в такт ее движениям, словно бездушным марионеткам, а мы в тот момент оказываемся подвержены лишь эмоциям… Но… Что такое эмоция? Порыв? Ощущение? Физика или Химия? Что заставляет нас чувствовать? То ярко, то блекло? И почему именно в тот момент, когда не хочется чувствовать ничего, кроме саднящих ранок на руке все тело словно пронзает миллионами тонких игл, которые способны нести только боль… Которые заставляют чувствовать все в тысячи раз ярче, в миллионы раз сильнее. Секунду за секундой.
Взгляд. Колкий и холодный, Розье знает этот взгляд – знает, что за ним может скрываться что-то большее, чем хочет донести Фред, но вот только пробиться к этому «чему-то» большему, которое несмело плещется в глубине омута ох как не просто. Невозможно… Как невозможно и понять то, принять то, что последовало далее. Губы. Ощущение чужих губ на своих – трепетное и пугающее чувство, такое, от которого собственные раскрываются навстречу, а хочется сжать и не подпускать никого ближе. Такое, от которого мурашки пробегают по телу, заставляя поежиться немного. Такое, от которого дыхание перехватывает. И хочется, чтобы это ощущение не заканчивалось никогда. Продолжалось. Дольше. Ярче… А сердце пропускает удар, падая куда-то в бездонную пропасть, и легкие, кажется, внезапно окаменели – не вдохнуть, не выдохнуть. Только боль, сжимающая, стискивающая со всех сторон. И… эйфория? Отчего она? Оттого ли, что Эван только и мечтал об этом поцелуе? Оттого ли, что сейчас он совершенно не знает что делать, и вот уже рука поднимается для того, чтобы отвесить очередной удар и… Замирает на секунду. Взгляд цепляется за черты лица. Его черты лица, за тени, играющие злые шутки с присутствующими, за мерцающие в полутьме блики, за… Да черт бы это все побрал! А рука опускается на плечо, притягивает ближе к себе, обнимает, крепко-крепко, что кажется, еще немного- и ребра захрустят под этими объятиями. И тепло Его тела передается другому, сквозь тонкую ткань одежды, которая кажется только помехой. А лицом зарывается в мягкие пряди волос, вдыхая их аромат, и хочется что-то сказать, но нечего. Совсем нечего. Слова на ум не идут, но и пауза совершенно не к месту…
Вдох-выдох. Удар сердца, отдавшийся в чужом. В унисон. Может ли быть что-то лучше этого момента? Будет ли возможность ощутить это еще хоть когда-нибудь? И хочется выпросить у Судьбы хотя бы еще пару моментов, еще пару раз… Рука скользит по подбородку, заставляет поднять лицо, глаза встречаются с глазами, словно в попытке что-то сказать. Голос. Собственный голос не слушается, и шепот, срывающийся с губ, кажется, отдается от стен гулким эхом, а на деле же еле слышен:
- Не уходи. Останься… со мной... - и снова поцелуй, еще один. Только чтобы продлить этот момент. Не отпустить. Хотя бы еще пару секунд.
***
Внутренне сжимается в ожидании удара. Удар должен последовать по всем законам логики, но они совершают крутой поворот не в ту сторону. Этим чертовым ударом все должно было закончится, Розье должен был поставить точку, но вместо этого нарисовал жирную запятую, сулящую продолжение истории. Зачем? Забини не понимает и даже не пытается понять. Впервые он позволяет себе расслабится и просто плыть по течению, потому что если задуматься над происходящим, мозг взорвется. Слишком все это запутанно, странно, сладко и запретно.
Вместо удара рука ложится на плечо. Эван притягивает к себе рывком, обнимает настолько сильно, что кажется желает ребра сломать. Слишком жарко. Тело будто в огонь бросают, или в воду? Забини теряется в ощущениях. Слишком ярко, слишком нереально, надуманно. Фред обнимает в ответ, стараясь прижаться еще ближе, хотя ближе уже некуда. Врости что ли хочет? Чтобы вот так, раз и навсегда стать одним целым и больше никогда не расставаться. Комкает в ладонях ткань рубашки, царапая спину через ткань. Отчаянно. Утыкается носом в шею, жадно вдыхая запах, запоминая, не думая. Слушает тишину и, кажется, слышит, как бьется сердце. Его собственное, или сердце Розье? Невозможно разобрать, так, как будто сердце у них одно на двоих.
И это странное, необъяснимое ощущение, которое наполняет до краев. Раньше с ним никогда такого не случалось. Он никогда не ощущал ничего подобного. Смесь счастья, эйфории, нежности и страсти. Это как какое-то безумие, но в то же время ты отчетливо осознаешь, что в здравом уме. Рик может лишь предположить, что, наверное, это и есть любовь. Но ничего не сказать наверняка, он не знает, что такое любовь и вполне возможно он опять что-то напутал. Хочется в это верить, ведь любовь это слишком серьезная штука, которая связывает двух людей на всю оставшуюся жизнь, а это слишком долго для Забини. Особенно, учитывая то, что шанса провести эту жизнь вместе у них нет.
Надо бы сейчас уйти, потому что так будет правильно. Только так будет верно. Но ноги подкашиваются, становятся ватными только от одной мысли об уходе. Организм предает, душа и сердце составляют сильную оппозицию разуму и здравому смыслу. Вот только некогда вести долгие диалоги с самим собой, выбор нужно делать сейчас, немеделенно.
Взгляд глаза в глаза. Я пропал. Сухая констатация факта, как раз в его стиле. Одно это и радует, что даже если он не всецело растворяется в кому-то другом, но сохраняет свою собственную личность целостной, такой же, какой она была. Но этого слишком мало для того, чтобы потом безболезненно пережить момент, когда все это разобьется вдребезги по каким либо причинам, а это обязательно случится. Потому что жизнь — не сказка, в ней ничего не заканчивается словами «они жили долго и счастливо».
Просьба, которая разрывает его на части. Как же ты так можешь, Эван? Вот так просто резать меня без ножа. Сердце сочится кровью, а ведь еще четыре месяца назад он свято верил, что сердца у него и вовсе нет. Мир, его мир, перевернулся за какие-то считанные месяцы. Поцелуй. И последние защитные стены рушаться, впуская Эвана туда, где раньше место было только для Фриды — в самое сердце.
Отвечает на поцелуй, чуть прикусывая нижнюю губу друга. Запутывается пальцами в отросших прядях его волос, перебирает, углубляет поцелуй. Это как наркотик. Один раз попробовал и хочется снова и снова, хочется каждый раз увеличивать дозу и невозможно остановится. Долго. До фиолетовых кругов на внутренней стороне век от недостатка воздуха в легких. И только потом, оторваться, отодвинуться на несколько миллиметров, не дальше, чтобы глотнуть воздуха.
-Хоть навеки, если хочешь.- признать поражение. Игры закончились, Забини проиграл. И теперь да, Розье может вить из него веревки. Стоит ли оно того? Давать кому-то над собой такую власть? Нет ответа, но сказанных слов не вернуть назад и разворачиваться уже поздно. Все сделано, все сказано, все решено. И более ничего изменить они не могут, все, что могли, уже перевернули с ног на голову. Дальше только плыть по течению, чтобы разбиться о ближайшие скалы.
***
О, если бы можно было остановить время, если бы можно было проживать эти секунды вечность, повторяя раз за разом, пока не надоест. Но, все имеет свойство заканчиваться и этот поцелуй, который мог бы длиться вечность, если бы позволил организм, если бы хватило дыхания… Если бы.. да о чем сейчас говорить, выбор уже сделан. Теперь они вступили на одну из самых шатких дорог, вместе. И от этого, кажется теплее, будто бы этот хриплый голос греет сильнее самого сильного огня, будто бы эти ледяные ладони на самом деле жарче самой горячей воды. И поцелуй этот обжигает, сжигает до тла душу, чтобы фениксом возродить ее из пепла сомнений и бессмысленных фантазий. И кажется собственный, привычный мир, вдруг рассыпался на миллионы осколков, с хрустальным звоном усеяв ими пол, искажая окружающую реальность. И будто бы отражая миллиардами искажений один единственный луч света ослепляет, заставляя делать шаг вперед, словно слепому котенку, который только и умеет что тыкаться носом в углы, проверяя их на прочность. Общество не принимает таких как Розье и Забини. Общество осуждает. Их с пеленок воспитывали также, и осознание этого ударяет сильнее, чем могло бы ударить что-то другое. Но выбор. Выбор остался только за ними, а они выбрали тернистый путь. Смогут ли они одолеть его? По одиночке, или вместе? Если бы Эван знал, что делать дальше. Если бы он мог предположить хоть один радужный путь, все было бы иначе. Все было бы намного легче. Но впереди виднеется только темнота, непроглядная и… страшная. Отчего-то страшная, хотя когда это Розье пугала неизвестность? Но почему-то именно сейчас хотелось знать наверняка, что все будет хорошо. А он знал наверняка, что хорошо не будет… И чувствовал, как от этого по спине пробегают предательски холодные мурашки, заставляющие поежиться. И хочется верить, что они справятся, иначе к чему было все это? Прикусить разбитую губу, вновь чувствуя солоноватый привкус крови. Хватать судорожно пыльный воздух, к которому уже привык, ощущать Его близость. Близость его губ, близость его тела. Но… Что-то останавливает на том, чтобы прижать друга, нет уже даже не друга, любовника? Любимого? К стене и… Мотнуть головой из стороны в сторону, чтобы выбросить ненужные мысли. Провести подушечками пальцев по щеке, нежно, ласкающее, будто пытаясь запомнить это ощущение – когда еще удастся оказаться настолько близко? На людях многого не позволишь. Точнее сказать, ничего не позволишь. Там нужно держать марку, а вместе с этим и дистанцию. А голос срывается чуть от волнения, да и сказать то особо нечего – слова на ум не идут, кроме одного единственного вопроса:
- Ну и что мы теперь будем делать?... – так странно говорить это «мы» - теперь оно имеет совсем иное значение. Теперь исчезли понятия «я» и «ты», теперь исчезло понятие «друзья» и «мы» стало чем то большим, чем просто местоимением….
***
У Забини по-разному начинались отношения. Но никогда в пыльном чулане, после удара в челюсть и крови. Никогда после такого отчаянья, боли и безысходности. Да, у них все дерьмово. И впереди только глухота, тошнота и мгла, ни одного лучика света, ни одного шанса на happy-end. Но после трех месяцев ада уже сам факт существования «мы» радует настолько, что заставляет чувствовать себя счастливым. После адского огня все происходящее кажется прохладным бризом, что приятно холодит обожженную кожу. Все отлично. В данный конкретный момент все просто замечательно. И не хочется думать о том, что дальше. Эти отношения с самого начала обречены на провал, обречены быть пропитанными болью, ревностью, отчаяньем и безысходностью. И они с Эваном тоже обречены, словно грешники, на вечные муки. Но кого это сейчас волнует?
Фред прижимается ближе, ухмыляясь, или, скорее, довольно скалясь. Смотрит в глаза с какой-то дикой, необузданной радостью, будто пытаясь прогнать глупые мысли из этой темно-русой головы. Выгнать тьму, заполняя ее светом. У них этого света и так мало, чтобы растрачивать по пустякам. Слизывает кровь с губ и запечатывает губы легким поцелуем. Будто ставит клеймо на этих губах, свое собственное клеймо. Более никто не смеет к ним прикасаться. Точка. Обнимает крепче и хочет пообещать, что все будет хорошо, но хорошо не будет. А у Забини принцип не врать друзьям и близким. Хорошо никогда не будет, но пока Розье рядом можно жить. Пока он знает, что они вместе. Сердце беззвучно падает к ногам Эвана, хотя Забини этот момент как-то пропускает, не успевает заметить, а потом уже становится поздно. Они сделали свой выбор, а правильный он или нет уже время рассудит.
Прикрывает глаза, сосредотачиваясь на ощущение прикосновения к щеке и жмурится, как большой дикий и довольный кот. Сам обхватывает ладонями лицо и большими пальцами гладит по обеим щекам, прижимаясь лбом ко лбу. Мысленно возносит хвалу Мерлину, Моргане и всем остальным за то, что в этом году ему так несказанно повезло. Потом хитро щурится, ухмыляясь.
-Делать? Быть вместе, придурок. Что мы еще можем делать?- и действительно. Ведь выбор сделан, и они уже уверенно и быстро идут по тому пути, который выбрали. Вместе, плечом к плечу. Оба знают, что в конце этого пути пропасть, но ни одного, ни другого это не интересует.-А знаешь, я в этом году стал старостой Слизерина. У меня есть замечательная отдельная комната.
Все не так уж плохо. Нет, все конечно на самом деле дерьмово. И помолвка Забини состоится через пол года, и, наверное, стоит об этом сказать Эвану до того, как он получит на эту самую помолвку приглашение, но сейчас как-то не хочется о грустном. Отдельная комната старосты дает большие возможности и только об этих возможностях и хочется сейчас думать. Там их никто не увидит и Розье может приходить туда хоть каждый вечер. На этой радужной ноте и стоит закончить этот вечер.
Забини разворачивается и снова пытается открыть дверь. Дверь, на удивление, легко поддается и открывается сразу же. Хогвартс все-таки весьма таинственное место.Усмехнутся и твердым шагом пойти в сторону собственной комнаты, точно зная, что Эван идет чуть позади.
- дата: 12 сентября
- действующие лица: Evan Rosier; Frederick Zabini
- место действия: Чулан для метел.
- сюжет:
-Рик, я тебя не понимаю..
-О чем ты, Фрида?
-Ты сам спровоцировал ссору со своим лучшим другом и теперь ходишь, словно в воду опущенный. Зачем ты вообще ссорился с ним?
-Так надо.
-О чем ты, Фрида?
-Ты сам спровоцировал ссору со своим лучшим другом и теперь ходишь, словно в воду опущенный. Зачем ты вообще ссорился с ним?
-Так надо.
Прошло три месяца лета все снова вернулись в родную школу. Розье и Забини не виделись долго и не разговаривали, но теперь Эвана потянуло выяснить отношения. Чулан для метел просто оказался ближайшим помещением, где их никто не увидел бы.
читать дальше***
Лето. Лето проходило долго. И мучительно. В постоянных попытках чем-то занять себя, выйти на прогулку, главное – не оставаться в одиночку, чтобы не пытаться анализировать, не утыкаться носом в подушку для того, чтобы сжимать ее в кулаке. От бессилия. Не пытаться думать о нем. Не пытаться понять, что произошло. Почему вдруг самый близкий для Эвана друг закрылся от него, да еще и назвал предателем. Что такого могло произойти, о чем сам Розье даже не догадывался? Нелепые слухи? Какие-то додумки самого Забини? Что в поведении Эвана вдруг могло вызвать такое отвращение? Не думать об этом было сложно, не вспоминать тем более, но Эвану отчего-то удалось. Во всяком случае, так казалось именно ему. Август пролетел практически незаметно, в поездках, заботах, новых знакомствах и встречах со старыми друзьями. И не только друзьями. А вот очередной поездки в школу Эван ждал с опасением и сам не понимал почему. Точнее он вообще пытался не думать об этом и у него даже получалось. До этого самого момента…
Гудение поезда и стук колес уже давно остались где-то позади. Студенты мирно расходились по своим спальням: кто один, кто-то с друзьями. Некоторые весело смеялись и обнимались, завидев друг друга после долгой разлуки, не стесняясь своих радостей и эмоций, и только Эван смотрел на всех волком, коротко кивал на приветствия, улыбался, когда это требовалось. И искал в толпе такой знакомый силуэт. Неосознанно. Словно взгляд самостоятельно пытался зацепиться только за Рика. Увидеть знакомую фигуру, узнать по походке. Улыбнуться и поздоровавшись за руку понять, что именно этого не хватало все время. Просто сказать привет и думать, что все наладилось. Но, если бы все наладилось, Рик подошел бы сам. Но он избегал даже взглядов, садясь как можно дальше за столом, пытаясь не пересекаться в коридорах. Словно сбегал, и это раздражало Эвана. Хотелось поймать его, прижать к стене и пытать до тех пор, пока тот не сознается во всех своих грехах. Не расскажет конкретные причины их ссоры, которая стала причиной таких натянутых отношений. Куча мыслей собиралась в голове Розье и рассыпалась под тяжестью одного единственного «Невозможно». Что ему казалось невозможным, он не знал сам, однако любая причина, надуманная или не очень казалась безумно бредовой и это бесило. Хотелось все знать наверняка, чтобы хотя бы понять о том, что происходит. Шаг, вздох, и еще один шаг. Удар сердца. Все идут и бегут своим чередом, а Эван наконец увидел его. И стало страшно от того, что сердце вдруг ухнуло в бездонную пропасть, пропустило удар и ускорило пульс. И только всепоглощающая боль осталась в нем, тянущая, режущая раскаленным тупым ножом по обнаженным нервам . Сжать кулаки, губы в тонкую нить. Ускорить шаг, чтобы успеть поймать его за рукав, перехватить за запястье, сжимая пальцы так что кажется под ними кости скоро захрустят. Вот только что дальше? Эффект неожиданности играет свою роль, но взгляд мечется в поисках укромного местечка где этих двоих никто не смог бы увидеть. Не хочется выяснять отношения прямо на глазах у всех, но останутся наедине они в любом случае еще не скоро. Действовать, нужно действовать. Глаз примечает низенькую дверь, ведущую в чулан. Резким движением извлечь палочку, шепнуть заклинание – открыть замок и через секунду парни уже оказываются в пыльной тьме маленького помещения. Чихнуть оглушительно, прижать рукой друга к стене и выдохнуть, наконец:
- Рик, объясни мне уже, что, черт тебя подери, происходит!?
***
Так надо. Так было надо. Эти слова Рик словно мантру повторял про себя на ватных ногах уходя из слизеринской гостиной, в которой и произошла та роковая ссора, которую же сам Забини и спровоцировал. Хотелось развернуться, послать все к черту и заключить Эвана в объятия, но он смог уйти, смог подавить в себе все чувства и уйти, не оглядываясь. Но принесло ли это счастье хоть кому-нибудь?
Лето свалилось на голову внезапно, словно гроза средь ясного дня. Лето впервые было ему не в радость. Впрочем, слизеринцу было все не в радость после ссоры с Эваном. Забини, конечно, никогда не отличался особой сентиментальностью и мягкостью, он всегда был весьма черствым, но сейчас ему и вовсе казалось, что кто-то нажал кнопку «выкл.» в его душе и чувства отключились, абсолютно все, без исключение. Те, кто раньше его раздражали и вызывали желание ударить кулаком в челюсть теперь были по боку, те кто раньше вызывал симпатию тоже было по боку. Мир вообще перевернулся, посерел и стал ему безразличен. Но надо говорить со «своими» и держать лицо. Июню, июль и август. Всего три месяца, но раньше они как-то быстрее проходили. Наверное, потому что раньше Забини много времени проводил у Розье и наоборот, а этим летом к нему только в очередной раз привезли Корнуел — ужасно скучную особу, с которой Фреду и поговорить было не о чем. Но ее компанию он терпел молча и лишь пожимал плечами на ее вопросы, даже говорить не хотелось. «Сынок, ты бы попытался наладить контакт с Самантой. Зимой мы планируем устроить вашу помолвку, как раз на каникулах», «хорошо, отец» - это и все, что практически за все лето сказал Фредерик. Он даже с собственной сестрой разговаривал только рваными отрывками фраз и очень редко, видимо, считая, что и ей не нужно знать, что на самом деле произошло. Это пройдет. Как проходило все остальное. Каждый вечер перед сном убеждал себя Рик, когда в голову настойчиво лезли воспоминания прошлого, счастливого прошлого. Но странная почти_зависимость от лучшего друга так и не прошла за все лето. В августе брюнет чувствовал себя словно наркоман, который давно не видел дозы — его ломало. Ломало от недостатка общения с Эваном, от недостатка Эвана, в целом. Но не написать ему письмо, ни приехать он так и не решился. Не надо.
Поезд снова несет его в школу. Последний год обучения. Мерлин, это же целый год! Хоть бы не сорваться однажды. Забини избегает бывшего лучшего друга, лишь только завидев знакомый силуэт разворачивается и на полной скорости несется в совершенно противоположном направлении. А внутри все так же пусто: не плохо, не хорошо. Никак.
Но Розье ведь упертый, Рику бы стоило не забывать об этом. Где-то он прокололся, не просчитал все возможные варианты и в один прекрасный вечер был схвачен Эваном в одном из школьных коридоров. Он так сжимал руку Фреда, что тому казалось, еще чуть-чуть и кость треснет, запястье сломается. И было больно. Но вместе с тем это прикосновение послужило катализатором для возвращения чувств в душу. Первым чувством была боль. Пустота исчезла, он снова почувствовал себя по истине живым существом, но место пустоты сейчас заняла боль и безысходность. Ощущение, словно тебя рвут изнутри на мелкие части стальными когтями неизвестного зверя.
Не забывать держать лицо. Это теперь его новая молитва. Он проговаривает эти слова про себя по десять раз в день, особенно когда вдалеке мелькает до боли знакомая макушка. Не забывать держать лицо. Это еще никогда не было так сложно.
Пыльный чулан вызывает рвотные позывы. Тоже мне место нашел. И хочется пробудить в себе раздражение или неприязнь к этому слизеринцу, но кроме желания обнять душа ничего не выдает.
-Какого Мерлина, мистер Розье вы делаете?!- немного возмущенно, немного зло и очень официально. Холодный тон, ледяной взгляд. Пытается уколоть побольнее, забывая, что это обоюдоострое лезвие.
-Почему я должен тебе что-то объяснять?- и дергается в сторону выхода. Эван больше и сильнее физически, Фред это понимает, но еще надеется, что тот его просто отпустит. И забудет раз и навсегда о его существовании. Так будет легче всем.
***
Холод, от которого мурашки, кажется, пробегают по коже. Ледяной холод, который только разогревает душу, словно подливает масла в огонь. Лед и пламя – две стихии, неудержимые. Непобедимые. Но кто-то должен сегодня победить. Выиграть эту битву или хотя бы понять причину своего поражения. Эван не умеет проигрывать, он пойдет до конца, чего бы ему это не стоило. Сжать зубы от боли, вдохнуть, выдохнуть резко. Сопротивление со стороны Рика – только подогревают, заставляют усилить хватку, чуть приложить спиной о грязные камни, и словно почувствовать его боль на себе. Закусить губу, нервно, чуть судорожно. Считать собственные удары сердца. Раз, два, три. Ощущать ладонью пульсирующую жилку на шее друга, и отсчитывать уже его: четыре. Пять. Шесть. Как хорошо, что в темноте ничего не видно, а то парень, наверное бы не сдержался, и придушил его, чтобы не видеть холодка во взгляде, чтобы не слышать его голоса, который словно режет по живому. А в душе колкие снежинки покрывают все вокруг, зажимая в ледяные тиски ненужную мышцу, от которой только одни проблемы. И хочется царапать грудь, чтобы вырвать сердце, чтобы не чувствовать больше ничего. Ни этой боли, ни этого раздражения. Ни этой ненависти и ни этого непонятного желания – прикоснуться, стать ближе. Намного ближе. Тяжелое дыхание, короткая пауза, чтобы собраться с мыслями, чтобы не сорваться, не подправить его очаровательную мордочку хорошо просчитанным ударом. Только сильнее сжать пальцы, оставляя, наверное, заметные следы. Но сейчас об этом думать некогда. Чтобы думать было целое лето. Целое чертово лето, долгое. Одна четвертая всего года. Безумно долгое. И совершенно безрадостное. Лето, которое хотелось забыть. Хотелось вернуть тот момент в гостиной, не поддаться на провокацию. Понять что-то, что нужно было понять вовремя. Но сделанного не вернешь, время убегает вперед и его не вернуть. К сожалению ли, к счастью ли, да важно ли это. Важно только то, что здесь и сейчас. Вот в этой пыльной темноте. В этой грязи среди нагромождения непонятных предметов, где каждое лишнее движение грозит страшным грохотом и вследствие чего обнаружением себя, что, конечно же, совершенно не входит в планы Розье, и наверняка не входит в планы Забини. Но об этом можно только догадываться, а так хотелось бы взять и прочитать эти мысли, но – нереально. Практически нереально. Во всяком случае не всеми доступными и недоступными способами – позволить такое по отношению к Фреду все равно что подписать себе смертный приговор в исполнении своей же совести. А потому нужно только разговаривать, только вот в таких условиях это практически невозможно. Не сорваться. Главное не сорваться – уговаривает себя Эван. Вдох - выдох. Удар сердца. Вдох-выдох. Не сор-вать-ся. Спокойнее. Только спокойнее. Боже, дай мне сил вытерпеть это. Как я хочу придушить его, прямо сейчас. Как я хочу вырвать его из сердца и забыть, как будто не было его в этой жизни. И как не хочу этого… - выдыхает тяжело, а сам шипит сквозь стиснутые зубы:
- Ты не должен. Ты обязан! Ты не хочешь объяснить мне причины своего поведения? Почему? Ну скажи мне, почему я должен что-то выдумывать самостоятельно?! Тебе не надоело меня избегать?! - еще один вдох. Еще один выдох. Чуть ослабить хватку пальцев, но не выпускать на секунду, закончить тише и свободнее, даже как-то мягко:
- Ты думаешь, я не вижу? Не чувствую твоих взглядов и не вижу как ты сразу отводишь глаза лишь я только замечу?
***
В голове пролетает тысяча и один возможный вариант развития событий, один хуже другого. Это, как в шахматах, надо просчитывать свой следующий ход до мелочей, чтобы не ошибиться. Потому что ошибка может стоит ему всего, что у него есть. Но с другой стороны разрывают сомнения. Разве ж Розье скажет кому даже если узнает? В худшем случае просто убежит от «этого извращенца» и сам перестанет искать его взглядом в коридорах и пытаться поймать. Раз. Мозг выключается от нехватки воздуха в легких. Два. Забини почти физически чувствует, как на бледной коже появляются темно-фиолетовые синяки. Придеться носить водолазку. Отстранено проносится мысль в голове, а за ней другая, та, которая из разряда страшных. Лучше бы это были засосы. Розье близко, опасно близко к Фреду. А внутри будто дамбу прорывает и боль превращается в злость. Он замечал? И ничего, совсем ничего не говорил?! Ни «не смотри на меня так, мне противно», ни тебе «ты мне тоже нравишься», ничего. Сколько из-за этого молчания Рик мучался? Сколько ночами не спал? Ему уже, как оборотню, хотелось выть на луну и лезть на стены. А Эван просто молчал? Ненавижу, ненавижу, ненавижу! Очередная мантра. Вот только кого ты пытаешься убедить, Забини? Его или себя? Слизеринец хватает друга за плечи — то ли оттолкнуть, то ли обнять, сам еще не определился. Но пальцы сжимает до побелевших костяшек, облизывает пересохшие губы и буравит взглядом темный силуэт напротив себя. Вдох-выдох. Надо держать лицо. Не в коем случае не забыть об этом простом наставлении. Надо держать лицо. Снова вдох-выдох, утихомирить бурю внутри собственного тела, заставить голос звучать спокойно и размеренно.
-Я тебе ничего не обязан.- сказал, как отрезал. Как будто очередной удар нанес, режущий, вот только почему самому так больно? Будто внутренности скручивает, выворачивает наизнанку, а потом все возвращается на свои места. -Если бы мне надоело, я бы сам к тебе подошел.- резко, как никогда еще с Эваном не говорил, будто выстрел в самое сердце. Обоюдный выстрел. Фредерик почти чувствует эту свинцовую пулю в сердце. Но надо держать лицо.-Каких взглядов, друг мой?- если и существует ад на земле, то он здесь, в этой чертовой кладовке для метел. Слишком душно и тесно. Фреду кажется, что еще чуть-чуть и у него начнется клаустрофобия, которой на самом деле у него никогда не было.
-Может быть ты о тех взглядах, которыми я тебя раздевал?- его прорывает. Прорывает очень основательно и сильно. Он говорит несвойственно резко и отрывисто, не как обычно — медленно и тягуче, каждым словом пытаясь нанести удар побольнее. -Или, может быть, ты о тех взглядах, которыми я тебя обнимал?- и с каждым словом все понижает голос. Хочет повысить, но тогда увеличивается риск, что кто-то услышит, и вместо повышать он понижает тон голоса. И последние слова уже буквально шипит в лицо, словно змея. -Или может о тех, которыми я хотел убить твою очередную девицу?- он скалится, словно дикий зверь и кулаками по плечам бьет, не больно, но ощутимо. А на глаза слезы наворачиваются, хорошо, что в темноте кладовки ни черта не видно. И знал бы хоть кто-то, чего ему стоит подавить эти слезы и заставить голос звучать не хрипло, заставить голос не дрогнуть.
-О каких, Моргана тебя дери, взглядах ты говоришь?
Сбежит, точно сбежит. Забини практически в этом уверен. Как же может быть иначе? Розье не такой законченный извращенец, как он сам, Розье нравятся девушки, Розье в сторону парней и не смотрел то ни разу. И хорошо. Пусть бежит, пусть держится подальше. А то вдруг «не та» ориентация заразна и передается воздушно-капельным путем? Пусть избегает теперь Эван Рика, а не наоборот. Так, может, будет даже легче. А потом они закончат школу и, если повезет, больше никогда не увидятся. Если повезет.
Прикрыть глаза, не желая видеть, как темная фигура отойдет к двери и выйдет за нее. Это конец. happy-end отменяется. Нельзя быть друзьями с человеком, которого хочешь. Нельзя. Это Рик уже усвоил за три месяца попыток вернуть отношения с Эваном в старое русло. Больше он так мучаться не хочет. Так пусть все закончится здесь и сейчас. И, может, Розье хотя бы в память о старой дружбе никому ничего не скажет об этом прискорбном инциденте.
***
Истерика. Бог мой, как все это походило на обычную девчачью истерику. Именно с такими заканчивались любые увлечения Эвана той, «очередной девицей», вот с такими вот ударами кулачками в грудь и такими вот фразами. Однако сегодня все было по другому – истерика, если она имела место быть, была совершенно иной. Да и удары оказывались по ощутимее, и парень терпел, чуть поморщившись. Терпел и слушал. Внимательно, так, как никогда и никого не слушал ранее. И боль где-то внутри постепенно то утихомиривалась, то нагоняла Розье с новой силой, как шумный прибой, набегающий на берег. И все одновременно казалось таким запутанным, таким непонятным, как спутанный клубок ниток, но… Стоило потянуть за одну, всего за одну правильную ниточку, чтобы все постепенно разложилось по полочкам. И тут же свалилось оттуда, создавая в голове полный бардак. Не укладывалось такое положение вещей, ни в мыслях, ни в мечтах. А в реальности и того более походило на какой-то страшный, а может наоборот, сладкий сон, в котором вдруг все мыслимые и немыслимые законы внезапно перестали существовать. В котором все правила были переписаны, все преграды сломаны а ты оказался где-то посреди всей этой разрухи и теперь совершенно не знаешь что делать… И видишь, как вокруг сжимается кольцо огня, которое еще чуть-чуть и захватит тебя в свои крепкие объятия, чтобы обратить в прах. Долго и мучительно. И сопротивляться этому нет никаких сил, потому что их никогда не было, просто ты не задумывался об этом. И сердце, кажется, заглушает все остальные звуки этого мира, и только вдох-выдох, главное, не поддаться панике. Главное, сделать что-то правильно. Так, как хочется, а не так как нужно… И хочется наорать, сказать, мол одумайся идиот, какого черта ты вообще творишь? Что за ерунду несет твой грешный язык, но предательские мысли останавливают, будто бы вовремя, говоря о том, что не этого ли хотел Эван все лето, не об этом ли мечтал, когда искал в толпе знакомый силуэт? Не эти ли руки хотели прижать к себе Его фигуру, как можно ближе, чтобы не отпускать. Но разум кричит об обратном, о том, что воспитание дало. О том, что не может быть такого, о том, что все должно быть так, как положено. А не вот так вот – шиворот навыворот. И главное – не сорваться. Главное себя в руках держать. А эти самые руки сами собой обхватывают друга за плечи, в нелепой попытке обнять, только нерешительность вдруг выходит на передний план. Какая нерешительность?! О чем это вы говорите?! Когда это Эван отличался нерешительностью? И почему сейчас он вдруг теряется, не зная что ответить. Путаясь в себе, в своих мыслях, словно не желая принимать очевидного. И только губы шепчут вперед мыслей, тихое «Прости». И только пальцы скользят по руке от плеча, обхватывают ладонь, сжимают, поднося к губам. И только прикосновение к бархату чужой кожи обжигает, как обжигает раскаленная сталь, и больно от этого, но сладко неимоверно. И страшно, до безумия страшно. А хочется развернуться и уйти, но не получается, потому что ноги как ватные, да и сердце не отпускает. А хочется что-то сказать, только сегодня слова на ум не идут, и хочется все показать нелепым касанием, которое и не расскажет ничего сполна.
***
Все совсем не так, как должно быть. Искаженная реальность. Фредерику кажется, что он уже провалился в свою собственную голову и ничего этого на самом деле никогда не было. Никогда Розье не хватал его за запястье и не заталкивал в пыльную кладовку для метел, никогда не задавал этих вопросов, никогда Забини на них не отвечал. И вообще Эван не реален, ничего здесь не реально — это все в его голове. Откинуть голову назад, больно приложившись затылком о стену, как будто из-за неосторожности, на самом деле, чтобы почувствовать боль и убедится, что все вокруг реально, что все это действительно с ним происходит.
Сердце ускоряет свой темп до максимального, работает на износ. Будто хочет скорее остановится, отработав положенный минимум. Эван молчит, Рик тоже не позволяет себе разорвать тишину. И тишина заполняет помещение, словно невидимое чудовище тянет свои щупальца в каждую щель и звенит в ушах. Любые, даже самые душераздирающие крики были бы лучше этой тишины, но слизеринец не решает ее прервать, боится сказать лишнего, боится, что его не правильно поймут. Или боится, что поймут правильно? Черт его знает, сейчас и он сам бы не смог ответить на этот вопрос. Запутался, окончательно запутался в паутине собственный эмоций, общественной морали, и долга наследника чистокровного рода. Впрочем, о последнем он сейчас вовсе не вспоминает. Не сейчас.
Фред заглядывает в глаза лучшему другу, пытаясь прочесть там хоть что-то, но вместо этого его же воображение шутит над ним, при чем совсем не весело. Его собственные страхи смотрят на него из глубины глаз Розье, и самый большой страх — стать игрушкой в чьих-то руках. Сейчас Забини, как никогда, близок к этому. Стать такой же тряпкой, как те, которых он презирал и брезгливо воротил нос, называя бесхребетными. А сам сейчас чем лучше? Стоит, словно подозреваемый в ожидании своего приговора.
Это «прости» звучит как-то странно и неуместно в данной ситуации. Забини не понимает. За что прости? Фред теряет нить взаимопонимания и совершенно теряет ориентацию в пространстве. И только прикосновения, раскаленным металлом обжигают кожу. Сначала пальцы, потом губы. Кожа горит под этим прикосновением, но ярче горит сердце, грозясь превратиться в прах за какие-то считанные секунды. Зачем он со мной так? За что? Вопросы без ответа. Розье жесток, с этим не поспоришь. Да и Забини тоже не подарок. Но они никогда не были жестоки по отношению друг к другу. Так что же изменилось?
Время измеряется ударами сердца. Темп все такой же быстрый, но это уже не волнение — злость. На кладовку, на метлы, на весь Хогвартс, но, в первую очередь, на себя самого. За то, что все еще стоит здесь, как идиот и чего-то ждет.
-Что значит «прости»?- сквозь сжатые зубы, почти звериный рык. Точный удар в челюсть, чтобы оттолкнуть от себя подальше. Сам чувствует неимоверную боль в скуле, словно отражение чужое боли. Душа болит больнее, сердце сгорает в адском пламени. Шаг, второй. И снова, как мантру про себя. Держать лицо. Не оборачиваться. Не становится тряпкой.Несколько раз дернуть ручку двери — заперто. Не иначе, как Розье постарался. Но стоит сейчас обернуться, бросить на него один только взгляд и остатки воли улетучатся, рассеются, как сигаретный дым.
-Розье, открой дверь. Немедленно!- не оборачиваясь. Смотря исключительно перед собой, на дверь. Приказным тоном, не терпящим возражений произносит слова, а про себя умоляет. Пожалуйста отпусти. Пожалуйста, Эван. Прикрыть глаза, сил уже не хватает. Ни у кого бы не хватило. Забини черствый, но ведь не железный. Показать перед кем-то свою слабость? Ни за что! Он не опуститься настолько. Но кто знает, сколько еще сможет продержаться, не сломавшись, не упав на пол. Может, час, а может несколько секунд? Как же ему хочется, чтобы все это побыстрее закончилось. Поставить жирную точку и оставить это в прошлом. Попытаться забыть, зная, что никогда не забудет. Зная, что во снах ему будет снится прикосновение этих губ к собственной ладони. Но упрямо идти вперед, жить на автопилоте и изображать искусственное счастье. It's over.
***
Вкус крови на губах. Солоноватый и сладкий одновременно. Опьяняющий и отрезвляющий настолько же. Смесь эмоций, непонятная, но яркая – как хороший алкогольный коктейль, который лишает рассудка и понимания. Эван уже давно потерял этот рассудок, еще в тот момент, когда его губы коснулись кожи его друга, когда он вдохнул Его аромат, и казалось, голова закружится сейчас, но все вышло иначе… Они недопоняли друг друга, и врядли смогут понять сейчас. Удивление. Раздражение. Злость. Непонимание. Розье не понимает, что хочет Забини. Почему избегает его, когда все могло быть иначе, только как выглядит это «иначе» понять не может. Капелька крови из разбитой губы стекает по подбородку, капает на руку, пропитывает рукав светлой рубашки – но это ничто, по сравнению с тем, какой кровью сейчас обливается сердце. И только темный силуэт у двери перед глазами: уйдет. Конечно же уйдет. И на этом все будет кончено. Все и навсегда… И отпускать не хочется, но что делать тоже не совсем понятно – удержать, обнять – страшно и странно. Сам не понимает откуда вдруг появились эти желания, а может быть они и раньше были, просто близость не была необходима настолько остро как сейчас, поэтому не привлекала к себе этого внимания? Но дверь не открывается, будто бы этот пыльный чулан сам подсказывает, что не все еще закончилось. Что не все еще выяснили. И не выпускает. И сам Розье даже не знает почему, но именно это на руку ему сейчас… И будет, что будет. Пусть Рик убьет его в этом грязном закутке, пусть. Главное не терпеть больше этой боли, главное… Да и неизвестно, что именно тут главное. Даже на шаг вперед просчитывать нечего – эмоции преобладают, и не знаешь, что именно выкинет твой собственный организм в следующую секунду, подчинится ли голосу разума. А думать о реакции другого – и того сложнее…
- Господи, да почему в этом мире все так сложно то?! - тихий рык в пустоту, не обращаясь ни к кому, только чтобы выпустить пар. Ударить кулаком о стену, разбивая до крови костяшки пальцев, откинуть отросшую прядь с глаз запуская пятерню в волосы, в отчаянии. И хочется долбиться головой об эту чертову стену, чтобы хотя бы она хоть что-то подсказала… Но камень молчит. Жалко, что сердце не каменное, и молчать не хочет. Главное не сорваться, - твердит про себя, а сам не замечает, как делает шаг вперед, еще один. Сшибает какую-то метлу, которая с тихим стуком падает на пол, цепляет еще одну и дальше бы по цепочке, но рука вовремя останавливает. Ставит на место. И пауза кажется мучительно долгой, хотя прошла лишь пара секунд. Вдох-выдох. Будто бы остановился вовремя, выдохнул прямо в шею жарко, а еще немного и обнял бы. И снова наверняка бы получил в челюсть. Впрочем, будет что будет, а остальное уложится по состоянию.
- Я не закрывал дверь, - голос тихий, спокойный. И многого стоит это спокойствие и эта близость, но сделать шаг назад - сил нет, а еще один вперед – смелости не хватает. И ощущаешь себя словно на острие ножа, но поделать с этим ничего не можешь. Остается только равновесие держать, но и его уже давно нет и в помине. Из рукава извлекается палочка – секунда, и на ней загорается неяркий огонек, слабо осветивший лицо Эвана, спину Забини. Рука мягко ложится на плечо, почти доверительно, только голос остается жестким и требовательным, а тон все выше с каждым словом, и все больнее произносить их:
- Рик, я хочу посмотреть в твои глаза. А дальше иди куда хочешь. Делай что хочешь. И можешь даже забыть об этом!
***
А Розье бесится, ведет себя, словно дикий раненный загнанный в клетку зверь. Эван всегда ведет себя так, не по-человечески, не так, как учат с пеленок в аристократических семьях. Забини не смотрит, только слушает звуки. Звук голоса полный боли и ярости, звук падения одной из метел. Сам же продолжает бессмысленно дергать дверную ручку, будто надеясь на чудо, что дверь внезапно откроется и все наконец закончится. Но чертова дверь будто специально не желает подчинятся, открываться, выпускать. Как будто сам Хогвартс хочет показать им что-то чего они в упор не желают видеть. Но этого не может быть, а такие мысли лишь означают, что Фред уже начинает медленно сходить с ума в этом удушающе-маленьком помещении.
Теплое дыхание обжигает прохладную кожу шеи и посылает электрические импульсы от шеи вниз по позвоночнику, останавливаясь под лопаткой и прямо в сердце. У тебя каменное сердце, Забини. Кажется, именно так сказала одна из его бывших пассий, он даже не помнит которая. И как бы сейчас ему хотелось, чтобы ее слова оказались правдивыми. Каменное сердце не чувствует боли, каменной сердце вообще ничего не чувствует. Когда-нибудь ты встретишь того, кто сделает тебе больно. Тоже слова «одной из», пророческие. Карма. Именно по ее воле он сейчас так мучается. Разрывается от желания повернуться, но знает, что стоит это сделать и весь мир с его моралями полетит к чертям, он сломается.
Прикосновение выворачивает душу наизнанку. Будит воспоминания о прошлом. Том счастливом времени, когда такое вот простое прикосновение не будило в нем желание большего. Ближе, теснее, ярче, больше. Слишком много желаний, которые скручивались в большой клубок все это время и сжигали изнутри, не находя выхода. Он пытался заменить Эвана какой-то девочкой, отдаленно на него похожей, но все это было не то, не то. Подделка никогда не затмит оригинал, никогда его не заменит. Подделка это всего лишь подделка.
Терять уже нечего. Забини забывал столько, что и это забудет. Он поворачивается, это нужно было сделать, хотя бы в память о их дружбе и медленно открывает глаза. Первые несколько секунд щурится от слишком яркого света, для глаз уже привыкших к тьме. Но только первые несколько секунд, а потом смотрит. Говорят глаза — зеркало души. Врут. Что эти люди вообще знают о душе? В глазах Рика ничего не отражается, совершенно ничего. Такое же холодный взгляд, полный превосходства, как и всегда. Его с пеленок учили. И не отражается в его глазах ни сожаления, когда он скользил взглядом по разбитой губе, ни боли, когда тонет в чужих глазах, как человек не умеющий плавать в море. Ни-че-го. Совсем ничего. Терять уже нечего. Я потерял все.
Педаль в пол и на полной скорости в пропасть, жизнь не знает слова «тормози». Стереть пальцами с губ каплю крови и с непривычки тихо, хрипло.
-Прости, что ли.- хотя ему совсем не жаль. Эван заслужил этот удар. Кто давал ему право так издеваться? Кто? Забини почти физически чувствует, торчащий в спине нож. И боль, от которой хочется взвыть. И сейчас уже, наверное, можно позволить себе лишнее, потому что все все равно уже закончилось и дружеских отношений им не вернуть. Вдох. Задерживает дыхание и взгляд где-то на уровне ключицы.
Шаг вперед. В голове гудит выстрел из невидимого пистолета. Контрольный в голову. Выдох и снова вдох. Через силу, вдыхая запах такой знакомый, родной, необходимый. Обхватить ладонями лицо, чуть наклоняя к себе. Какая уже разница? И целует. Жадно, яростно. Припадает, словно путник в пустыне к источнику воды. Чтобы потом было что сравнить с собственными фантазиями. И плевать, пусть он сейчас тоже получить в челюсть. Все честно. Зуб за зуб.
Каждая секунда отпечатывается в сознании, выжигается на сердце. Образами, запахами, ощущениями. Такое невозможно забыть, даже если сделать себе лоботомию. Одна вечность подошла к концу. Оторваться, жадно хватая воздух ртом и смотря в шею, ключицу, ворот рубашки, но только не в лицо. И страшно, но ни о чем не жалеешь. Ведь терять уже нечего.
***
Видели ли вы когда-нибудь ту тварь, которую все называют Судьбой? Ту, которая плетет эту паутину чужих линий жизни, связывая, спутывая их меж собой, затягивая узелки. Ту, которая заставляет задыхаться в них, без возможностей вырваться. Биться в этой паутине, словно глупая бабочка, стремящаяся к последним минутам своей жизни и с каждым лишним движением лишь сильнее увязая в них. Она управляет этими нитями, заставляя нас дергаться в такт ее движениям, словно бездушным марионеткам, а мы в тот момент оказываемся подвержены лишь эмоциям… Но… Что такое эмоция? Порыв? Ощущение? Физика или Химия? Что заставляет нас чувствовать? То ярко, то блекло? И почему именно в тот момент, когда не хочется чувствовать ничего, кроме саднящих ранок на руке все тело словно пронзает миллионами тонких игл, которые способны нести только боль… Которые заставляют чувствовать все в тысячи раз ярче, в миллионы раз сильнее. Секунду за секундой.
Взгляд. Колкий и холодный, Розье знает этот взгляд – знает, что за ним может скрываться что-то большее, чем хочет донести Фред, но вот только пробиться к этому «чему-то» большему, которое несмело плещется в глубине омута ох как не просто. Невозможно… Как невозможно и понять то, принять то, что последовало далее. Губы. Ощущение чужих губ на своих – трепетное и пугающее чувство, такое, от которого собственные раскрываются навстречу, а хочется сжать и не подпускать никого ближе. Такое, от которого мурашки пробегают по телу, заставляя поежиться немного. Такое, от которого дыхание перехватывает. И хочется, чтобы это ощущение не заканчивалось никогда. Продолжалось. Дольше. Ярче… А сердце пропускает удар, падая куда-то в бездонную пропасть, и легкие, кажется, внезапно окаменели – не вдохнуть, не выдохнуть. Только боль, сжимающая, стискивающая со всех сторон. И… эйфория? Отчего она? Оттого ли, что Эван только и мечтал об этом поцелуе? Оттого ли, что сейчас он совершенно не знает что делать, и вот уже рука поднимается для того, чтобы отвесить очередной удар и… Замирает на секунду. Взгляд цепляется за черты лица. Его черты лица, за тени, играющие злые шутки с присутствующими, за мерцающие в полутьме блики, за… Да черт бы это все побрал! А рука опускается на плечо, притягивает ближе к себе, обнимает, крепко-крепко, что кажется, еще немного- и ребра захрустят под этими объятиями. И тепло Его тела передается другому, сквозь тонкую ткань одежды, которая кажется только помехой. А лицом зарывается в мягкие пряди волос, вдыхая их аромат, и хочется что-то сказать, но нечего. Совсем нечего. Слова на ум не идут, но и пауза совершенно не к месту…
Вдох-выдох. Удар сердца, отдавшийся в чужом. В унисон. Может ли быть что-то лучше этого момента? Будет ли возможность ощутить это еще хоть когда-нибудь? И хочется выпросить у Судьбы хотя бы еще пару моментов, еще пару раз… Рука скользит по подбородку, заставляет поднять лицо, глаза встречаются с глазами, словно в попытке что-то сказать. Голос. Собственный голос не слушается, и шепот, срывающийся с губ, кажется, отдается от стен гулким эхом, а на деле же еле слышен:
- Не уходи. Останься… со мной... - и снова поцелуй, еще один. Только чтобы продлить этот момент. Не отпустить. Хотя бы еще пару секунд.
***
Внутренне сжимается в ожидании удара. Удар должен последовать по всем законам логики, но они совершают крутой поворот не в ту сторону. Этим чертовым ударом все должно было закончится, Розье должен был поставить точку, но вместо этого нарисовал жирную запятую, сулящую продолжение истории. Зачем? Забини не понимает и даже не пытается понять. Впервые он позволяет себе расслабится и просто плыть по течению, потому что если задуматься над происходящим, мозг взорвется. Слишком все это запутанно, странно, сладко и запретно.
Вместо удара рука ложится на плечо. Эван притягивает к себе рывком, обнимает настолько сильно, что кажется желает ребра сломать. Слишком жарко. Тело будто в огонь бросают, или в воду? Забини теряется в ощущениях. Слишком ярко, слишком нереально, надуманно. Фред обнимает в ответ, стараясь прижаться еще ближе, хотя ближе уже некуда. Врости что ли хочет? Чтобы вот так, раз и навсегда стать одним целым и больше никогда не расставаться. Комкает в ладонях ткань рубашки, царапая спину через ткань. Отчаянно. Утыкается носом в шею, жадно вдыхая запах, запоминая, не думая. Слушает тишину и, кажется, слышит, как бьется сердце. Его собственное, или сердце Розье? Невозможно разобрать, так, как будто сердце у них одно на двоих.
И это странное, необъяснимое ощущение, которое наполняет до краев. Раньше с ним никогда такого не случалось. Он никогда не ощущал ничего подобного. Смесь счастья, эйфории, нежности и страсти. Это как какое-то безумие, но в то же время ты отчетливо осознаешь, что в здравом уме. Рик может лишь предположить, что, наверное, это и есть любовь. Но ничего не сказать наверняка, он не знает, что такое любовь и вполне возможно он опять что-то напутал. Хочется в это верить, ведь любовь это слишком серьезная штука, которая связывает двух людей на всю оставшуюся жизнь, а это слишком долго для Забини. Особенно, учитывая то, что шанса провести эту жизнь вместе у них нет.
Надо бы сейчас уйти, потому что так будет правильно. Только так будет верно. Но ноги подкашиваются, становятся ватными только от одной мысли об уходе. Организм предает, душа и сердце составляют сильную оппозицию разуму и здравому смыслу. Вот только некогда вести долгие диалоги с самим собой, выбор нужно делать сейчас, немеделенно.
Взгляд глаза в глаза. Я пропал. Сухая констатация факта, как раз в его стиле. Одно это и радует, что даже если он не всецело растворяется в кому-то другом, но сохраняет свою собственную личность целостной, такой же, какой она была. Но этого слишком мало для того, чтобы потом безболезненно пережить момент, когда все это разобьется вдребезги по каким либо причинам, а это обязательно случится. Потому что жизнь — не сказка, в ней ничего не заканчивается словами «они жили долго и счастливо».
Просьба, которая разрывает его на части. Как же ты так можешь, Эван? Вот так просто резать меня без ножа. Сердце сочится кровью, а ведь еще четыре месяца назад он свято верил, что сердца у него и вовсе нет. Мир, его мир, перевернулся за какие-то считанные месяцы. Поцелуй. И последние защитные стены рушаться, впуская Эвана туда, где раньше место было только для Фриды — в самое сердце.
Отвечает на поцелуй, чуть прикусывая нижнюю губу друга. Запутывается пальцами в отросших прядях его волос, перебирает, углубляет поцелуй. Это как наркотик. Один раз попробовал и хочется снова и снова, хочется каждый раз увеличивать дозу и невозможно остановится. Долго. До фиолетовых кругов на внутренней стороне век от недостатка воздуха в легких. И только потом, оторваться, отодвинуться на несколько миллиметров, не дальше, чтобы глотнуть воздуха.
-Хоть навеки, если хочешь.- признать поражение. Игры закончились, Забини проиграл. И теперь да, Розье может вить из него веревки. Стоит ли оно того? Давать кому-то над собой такую власть? Нет ответа, но сказанных слов не вернуть назад и разворачиваться уже поздно. Все сделано, все сказано, все решено. И более ничего изменить они не могут, все, что могли, уже перевернули с ног на голову. Дальше только плыть по течению, чтобы разбиться о ближайшие скалы.
***
О, если бы можно было остановить время, если бы можно было проживать эти секунды вечность, повторяя раз за разом, пока не надоест. Но, все имеет свойство заканчиваться и этот поцелуй, который мог бы длиться вечность, если бы позволил организм, если бы хватило дыхания… Если бы.. да о чем сейчас говорить, выбор уже сделан. Теперь они вступили на одну из самых шатких дорог, вместе. И от этого, кажется теплее, будто бы этот хриплый голос греет сильнее самого сильного огня, будто бы эти ледяные ладони на самом деле жарче самой горячей воды. И поцелуй этот обжигает, сжигает до тла душу, чтобы фениксом возродить ее из пепла сомнений и бессмысленных фантазий. И кажется собственный, привычный мир, вдруг рассыпался на миллионы осколков, с хрустальным звоном усеяв ими пол, искажая окружающую реальность. И будто бы отражая миллиардами искажений один единственный луч света ослепляет, заставляя делать шаг вперед, словно слепому котенку, который только и умеет что тыкаться носом в углы, проверяя их на прочность. Общество не принимает таких как Розье и Забини. Общество осуждает. Их с пеленок воспитывали также, и осознание этого ударяет сильнее, чем могло бы ударить что-то другое. Но выбор. Выбор остался только за ними, а они выбрали тернистый путь. Смогут ли они одолеть его? По одиночке, или вместе? Если бы Эван знал, что делать дальше. Если бы он мог предположить хоть один радужный путь, все было бы иначе. Все было бы намного легче. Но впереди виднеется только темнота, непроглядная и… страшная. Отчего-то страшная, хотя когда это Розье пугала неизвестность? Но почему-то именно сейчас хотелось знать наверняка, что все будет хорошо. А он знал наверняка, что хорошо не будет… И чувствовал, как от этого по спине пробегают предательски холодные мурашки, заставляющие поежиться. И хочется верить, что они справятся, иначе к чему было все это? Прикусить разбитую губу, вновь чувствуя солоноватый привкус крови. Хватать судорожно пыльный воздух, к которому уже привык, ощущать Его близость. Близость его губ, близость его тела. Но… Что-то останавливает на том, чтобы прижать друга, нет уже даже не друга, любовника? Любимого? К стене и… Мотнуть головой из стороны в сторону, чтобы выбросить ненужные мысли. Провести подушечками пальцев по щеке, нежно, ласкающее, будто пытаясь запомнить это ощущение – когда еще удастся оказаться настолько близко? На людях многого не позволишь. Точнее сказать, ничего не позволишь. Там нужно держать марку, а вместе с этим и дистанцию. А голос срывается чуть от волнения, да и сказать то особо нечего – слова на ум не идут, кроме одного единственного вопроса:
- Ну и что мы теперь будем делать?... – так странно говорить это «мы» - теперь оно имеет совсем иное значение. Теперь исчезли понятия «я» и «ты», теперь исчезло понятие «друзья» и «мы» стало чем то большим, чем просто местоимением….
***
У Забини по-разному начинались отношения. Но никогда в пыльном чулане, после удара в челюсть и крови. Никогда после такого отчаянья, боли и безысходности. Да, у них все дерьмово. И впереди только глухота, тошнота и мгла, ни одного лучика света, ни одного шанса на happy-end. Но после трех месяцев ада уже сам факт существования «мы» радует настолько, что заставляет чувствовать себя счастливым. После адского огня все происходящее кажется прохладным бризом, что приятно холодит обожженную кожу. Все отлично. В данный конкретный момент все просто замечательно. И не хочется думать о том, что дальше. Эти отношения с самого начала обречены на провал, обречены быть пропитанными болью, ревностью, отчаяньем и безысходностью. И они с Эваном тоже обречены, словно грешники, на вечные муки. Но кого это сейчас волнует?
Фред прижимается ближе, ухмыляясь, или, скорее, довольно скалясь. Смотрит в глаза с какой-то дикой, необузданной радостью, будто пытаясь прогнать глупые мысли из этой темно-русой головы. Выгнать тьму, заполняя ее светом. У них этого света и так мало, чтобы растрачивать по пустякам. Слизывает кровь с губ и запечатывает губы легким поцелуем. Будто ставит клеймо на этих губах, свое собственное клеймо. Более никто не смеет к ним прикасаться. Точка. Обнимает крепче и хочет пообещать, что все будет хорошо, но хорошо не будет. А у Забини принцип не врать друзьям и близким. Хорошо никогда не будет, но пока Розье рядом можно жить. Пока он знает, что они вместе. Сердце беззвучно падает к ногам Эвана, хотя Забини этот момент как-то пропускает, не успевает заметить, а потом уже становится поздно. Они сделали свой выбор, а правильный он или нет уже время рассудит.
Прикрывает глаза, сосредотачиваясь на ощущение прикосновения к щеке и жмурится, как большой дикий и довольный кот. Сам обхватывает ладонями лицо и большими пальцами гладит по обеим щекам, прижимаясь лбом ко лбу. Мысленно возносит хвалу Мерлину, Моргане и всем остальным за то, что в этом году ему так несказанно повезло. Потом хитро щурится, ухмыляясь.
-Делать? Быть вместе, придурок. Что мы еще можем делать?- и действительно. Ведь выбор сделан, и они уже уверенно и быстро идут по тому пути, который выбрали. Вместе, плечом к плечу. Оба знают, что в конце этого пути пропасть, но ни одного, ни другого это не интересует.-А знаешь, я в этом году стал старостой Слизерина. У меня есть замечательная отдельная комната.
Все не так уж плохо. Нет, все конечно на самом деле дерьмово. И помолвка Забини состоится через пол года, и, наверное, стоит об этом сказать Эвану до того, как он получит на эту самую помолвку приглашение, но сейчас как-то не хочется о грустном. Отдельная комната старосты дает большие возможности и только об этих возможностях и хочется сейчас думать. Там их никто не увидит и Розье может приходить туда хоть каждый вечер. На этой радужной ноте и стоит закончить этот вечер.
Забини разворачивается и снова пытается открыть дверь. Дверь, на удивление, легко поддается и открывается сразу же. Хогвартс все-таки весьма таинственное место.Усмехнутся и твердым шагом пойти в сторону собственной комнаты, точно зная, что Эван идет чуть позади.
@темы: Весь мир - Театр!
-
-
20.08.2011 в 10:26-
-
23.08.2011 в 21:42Дверь с тихим скрипом отворяется. Легко и быстро и Забини заходит в собственную комнату. И в этом тоже есть нечто правильное, неоспоримое, как будто сама судьба желала сделать его счастливым, пусть даже не на долго. Тот разговор с Корнуел, сама Корнуел, письмо, в котором извещали, что в этом году он станет старостой, не открывающаяся дверь кладовки — все это говорило само за себя. Стук, дверь закрывается резко, с характерным хлопком. Спиной ощущать холод стены, зато впереди горячее, необходимое тело. Дыхание чужое на собственных губах срывает последние цепи, последние запреты. Плевать на все. Поцелуй. Лихорадочный румянец на щеках, хорошо, что в полутьме его сложно заметить. Безумие. Мертвой хваткой вцепится в чужие плечи, комкая ткань рубашки. Скользнуть пальцами ниже, нервно расстегивая пуговицы на рубашке, в неосознанном порыве добраться наконец до обнаженной кожи. Выгнуть спину, прижаться ближе, провалиться куда-то в бездну. Привыкший быть первым везде и во всем Забини меняется, словно его подменили. Податливый, покорный, странный. Приоткрывает губы, жадно отвечает на поцелуй. И всего этого ему мало, чертовски мало. Прикрывает глаза, сосредотачивается на ощущениях. Ему не нужно видеть лицо Эвана — оно отпечаталось на внутренней стороне век. Откинуть голову чуть назад, рвано выдохнуть. Срывать рубашку, попутно порвав пару пуговиц, отбросить ее на пол. Одежда кажется слишком тесной, натирает, ставшую в один миг слишком чувствительной, кожу. Провести ладонями по плечам, спине, рукам. Зарыться в волосы, перебирать пальцами пряди. Осознание. Наверное, это и есть любовь. И не так уж сложно это оказалось, просто принять, как неоспоримый факт. Фред его любит. И от этого осознания сердце сладко сжимается в груди.
Оттянуть за волосы голову чуть назад и потянуться за очередным поцелуем. Сегодня едва ли не лучший день его жизни.